Произведения о труде для начальной школы. Сочинение рассуждение на тему труд. Несколько интересных сочинений

В них рассказывается о том, что важно в жизни выбрать достойное и нужное дело, честно и добросовестно учиться и работать

Золотой гвоздь. Автор: Евгений Пермяк

Без отца Тиша рос, в бедности. Ни кола, ни двора, ни курицы. Только клин отцовской земли остался. По людям Тиша с матерью ходили. Маялись. И ниоткуда ни на какое счастье надежды у них не было. Совсем мать с сыном руки опустили:

— Что делать? Как быть? Куда голову приклонить?

— Он, — говорит, — всё может. Даже счастье куёт.

Как услыхала это мать, к кузнецу кинулась:

— Захар, ты, сказывают, можешь моему злосчастному сыну счастье выковать.

А кузнец ей:

— Что ты, вдова! Человек сам своему счастью кузнец. Посылай сына в кузницу. Может быть, и скуёт.

Пришёл Тиша в кузницу. Потолковал с ним кузнец и говорит:

— Твоё счастье, парень, в золотом гвозде. Золотой гвоздь скуёшь, и он сам тебе счастье принесёт. Ты только подсобляй ему.

— Дяденька Захар, да я же отродясь не ковывал!

— И я, — говорит кузнец, — не кузнецом родился. Раздувай горн.

Стал кузнец показывать, как горн раздувать, как меха качать, как уголья подсыпать, как железо огнём мягчить, как клещами поковку брать. Не сразу у Тихона дело пошло. И руки ломит, и ноги болят. Спина вечером не разгибается. А кузнец за отца ему полюбился. Да и Тиша кузнецу по руке пришёлся. Не было у кузнеца сына, только дочь. Да и та такая бездельница — лучше не вспоминать. Откуда ей без матери рукодельницей быть? Ну, да не о ней пока речь.

Пришло время, Тиша за молотобойца стал.

Взял как-то кузнец старый шкворень и говорит:

— Теперь давай из него золотой счастливый гвоздь ковать.

Ковал Тиша этот гвоздь неделю, другую, и с каждым днём гвоздь краше становился. На третью неделю кузнец говорит:

— Не перековать бы, Тихон! Счастье меру любит.

Не понял Тиша, к чему такие слова кузнец говорит. Не до них ему было. Очень ему гвоздь полюбился. Глаз с него не сводит. Одно горько — угас золотой гвоздь. Остыл. Потемнел.

— Не горюй, Тиша, позолотеет, — говорит кузнец.

— А когда он позолотеет, дяденька Захар?

— Тогда позолотеет, когда ты ему дашь всё, что он просит.

— Ничего он, дяденька кузнец, не просит.

— А ты, Тиша, подумай. Неужели гвоздь для того выкован, чтобы без дела валяться?

— Это да, дяденька Захар. Гвоздь куда-нибудь вбить надо. Только во что, дяденька Захар, его вбить? У нас ни кола, ни двора, ни ворот, ни тына.

Кузнец думал-думал, тёр-тёр лоб да и сказал:

— А ты вбей его в столб.

— А столб где взять?

— В лесу выруби да в землю вкопай.

— А я ведь сроду не рубливал, и топора у меня нет.

— Так ведь ты и не ковывал сроду, а вон какой гвоздь сковал. И топор скуёшь. И дерево им вырубишь.

Опять засопел-задышал кузнечный мех, искры полетели. Не сразу, не с маху, а через три дня выковал парень топор — ив лес. Облюбовал Тиша сосенку и ну рубить. Не успел бедняга и кору пересечь, как схватил его лесник:

— Ты зачем, вор-разбойник, лес рубишь?

Тиша на это по-хорошему ответил, кто он, и откуда, и для чего ему нужен сосновый столб.

Лесник видит, что перед ним не вор, не разбойник, а вдовий сын, кузнеца Захара выученик.

— Вот что, — говорит, — коли тебя кузнец научил, как золотой гвоздь сковать, и я тебе помогу. Иди в лес, делянку выруби, за работу столб получишь.

Делать нечего, пошёл Тиша в лес. День рубил, два рубил, на третий день делянку вырубил. Столб получил, на отцовскую землю его снёс. А земля бурьяном, полынью, репейником заросла. Некому работать на ней было. Притащил Тиша столб, а вкопать его нечем.

— Да зачем тебе о лопате горевать! — говорит ему мать. — Гвоздь сковал, топор сковал — неужели лопату не загнёшь?

Дня не прошло, смастерил Тиша лопату. Глубоко вкопал столб, счастливый гвоздь вбивать начал. Невелик труд гвоздь вбить. Когда свой топор, а у топора такой обух, что плясать на нём можно. Вбил гвоздь Тиша и ждёт, когда он золотеть начнёт. День ждёт, два ждёт, а гвоздь не только не золотеет, а буреть начинает.

— Мамонька, глянь-ка, его ржа ест. Видно, он чего-то ещё просит. Надо к кузнецу сбегать.

Прибежал к кузнецу, всё как есть рассказал, а тот на это и говорит:

— Не может быть гвоздь без дела вбит. Всякий гвоздь свою службу нести должен.

— А какую, дяденька Захар?

— Сходи к людям и погляди, как им гвозди служат.

Пошёл Тиша по селу. Видит — одними гвоздями тёс пришивают, другими, самыми тоненькими, дрань на крышах прихватывают, на третьи, на самые большие, сбрую, хомуты вешают.

— Не иначе, мамонька, на наш гвоздь хомут надо повесить. Не то ржа всё моё счастье съест.

Сказал так Тиша и отправился к шорнику.

— Шорник, как хомут заработать?

— Это плёвое дело. Поработай у меня до сенокоса, а от сенокоса до снега. Вот тебе хомут и сбруя будут.

— Ладно, — говорит Тихон и остался у шорника.

А шорник тоже из кузнецовой породы был. Утруждать Тишу не утруждал, но и без дела сидеть не давал. То колодки для хомутов велит пристрогать, то дровец наколоть, то десятину пропахать. Не всё сразу получалось. Трудновато бывало, а от хомута отступиться боязно. Не может быть гвоздь без дела вбит. Пришло время — пришёл расчёт. Получил Тихон самый лучший хомут и полную сбрую. Принес это всё и повесил на гвоздь:

— Золотей, мой гвоздь! Всё для тебя сделал.

А гвоздь, как живой, нахмурился из-под шляпки, молчит и не золотеет.

Тиша опять к кузнецу, а кузнец опять своё:

— Не может хороший хомут со сбруей зря на гвозде висеть. Для чего-то висит хомут.

— А для чего?

— У людей попытай.

Не стал больше Тиша у людей пытать, задумался. Крепко задумался о коне. Думал, думал да и надумал.

Рубить он теперь мог, шорничать тоже умел, ну, а уж про кузнечное дело и говорить нечего. «Золотого гвоздя, — решил про себя Тихон,— не скую, а подручным стоять не оробею».

Простился с матерью и пошел коня зарабатывать.

Году не прошло — прискакал Тихон на своём коне в родное село.

Народ не налюбуется:

— Ах, какой конь! И откуда ему такое счастье?

А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает.

— Ну, гвоздь, теперь у тебя — хомут, у хомута — конь. Золотей!

А гвоздь как был, так и есть. Тут Тихон хоть и тихим был, а накинулся на гвоздь:

— Ты что, ржавая твоя шляпка, надо мной издеваешься!

А на ту пору у столба кузнец случился:

— Ну что тебе, Тихон, бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет — значит, ещё чего-то просит.

— А чего?

— Мыслимое ли дело, чтобы столб, гвоздь, хомут да конь под дождём мокли!

Стал Тиша столб крышей покрывать. Покрыл, а гвоздь не золотеет. «Видно, мало ему одной крыши», — решил про себя Тиша и принялся стены рубить. Теперь-то уж он всё мог.

Долго ли, коротко ли рубил Тиша стены, а гвоздь как был, так и есть.

— Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? — крикнул в сердцах Тихон.

— Позолотею. Обязательно позолотею.

У Тихона глаза на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут — заговорил! Видно, в самом деле не простой он сковал гвоздь. А то, что кузнец в это время на крыше лежал, Тихону невдомек. Молод ещё был, не научился ещё сказки, как орехи, раскусывать да ядра из них выбирать. Со скорлупой глотал.

— Чего же тебе ещё, гвоздь, надобно?

На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал:

— И-и-хи-хи... Как мне жить без сохи!.. И-и-и...

— Да ты, Буланко, не ржи так жалобно. Если уж я тебя заработал, так соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу.

Сковал, вытесал, поперечины наладил, а на гвоздь не идёт смотреть. Не до того как-то стало. Другое в голову вошло.

Коли гвоздь хомут попросил, хомут — коня, конь — соху, надо думать, соха пашню запросит.

Запряг Тихон коня в соху. Конь ржёт, соха пласт режет, пахарь песенки попевает.

Народ в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперёд себя выпихивают. Авось, какая приглянется. И Кузнецова дочка тут же, на пашне. Так и ходит за ним, как галка по борозде. Нечёсаная, немытая.

— Тишенька, возьми меня замуж! Помогать тебе стану.

Тихон даже шарахнулся от этих слов. Соха в сторону вильнула. Конь не по-хорошему озираться начал, Кузнецова страшилища пугается.

— В своём ли ты уме, пугало? — говорит ей Тихон. — Кому ты такая нужна! Разве на огород — ворон пугать. Так у меня ещё и огорода нет.

А она:

— Я тебе посажу огород, а сама потом пугалом стану, только бы видеть тебя, Тишенька...

Несуразными показались ему такие слова, а к сердцу припали: «Ишь ты, как любит! Пугалом соглашается быть, лишь бы видеть меня».

Ничего не ответил он кузнецовой дочери — к кузнецу пошёл.

А кузнец его давно поджидал:

— Тихон, чего я тебе сказать хочу: твой счастливый гвоздь завистники вытащить хотят да в свою стену вбить.

— Это как же, дяденька Захар? Что делать теперь? Не иначе, что караулить надо.

— Так, милый сын, так, — поддакивает кузнец. — Только караулить как? Дождь осенью. Снег зимой. Избу ставить надо.

А Тихон ему:

— Я только подумал, а ты уже сказал. Пойду избу рубить. Топор у меня есть, силы — хоть отбавляй. Никакого дела не боюсь.

Опять высыпал народ. Опять невесты гуртом. А он рубит — только земля вздрагивает да солнышко смеётся. И светлому месяцу было на что поглядеть- порадоваться. Тихон и ночи прихватывал.

Пришла осень. Сжала вдова хлеб, Тихон обмолотил его, а конь на базар свёз. Утварь всякую в новый дом приволокли. А гвоздь не золотеет. И на душе невесело.

— А отчего-почему, милый сын, на душе невесело?

— Один я, мамонька, вперёд других выскочил. Дружков опередил, товарищей оставил. Себе гвоздь вбил, от них счастье скрыл.

— Да ты что, Тиша? Всякий сам своему счастью кузнец. Так ведь тебя Захар учил?

— Так-то оно так, — ответил сын. — Только дяденька Захар и про то говорил, что на миру и смерть красна, а в одиночку и счастье плесневеет. Мне все помогали: и кузнец, и шорник, и лесник. А я кому?

Сказал так Тихон и пошёл к дружкам-товарищам. Кому верное слово скажет, кому добрый совет даст, а кому и своими руками подсобит. Вдове крышу покрыл. Старику сани справил. Лентяя усовестил. Юнцов к делу приставил.

Зазолотел гвоздь! Со шляпки начал — до середины дошёл. Счастье весельем в новый дом заглянуло, дружбой людской зацвело. Не нахвалится народ на Тихона. До того дело дошло — его, неженатика, по батюшке величать начали, на миру выкликать. А гвоздь день ото дня пуще горит.

— Теперь, — говорит кузнец, — только жениться — не ошибиться. Без огня в избе светло будет.

— А какую-чью ты ему дочь присоветуешь, чтобы ошибки не было?

— А кто ровня?

— Моя Дунька, — говорит кузнец.

— Ах ты, чумазый мошенник! — взъелась вдова. — Эта кикимора — ему ровня? Немытая, нечёсаная, к делу не приученная? Она ему ровня? Ему, маковому цвету, золотым рукам, богатырским плечам, налитому телу? Да разве это дело? Слыхано ли, чтобы орёл галку замуж брал?

— А кто, вдова, его орлом сделал?

— Как кто? Гвоздь!

— А кто гвоздь ему подсобил сковать?.. Кто?

Тут вдова вспомнила всё, и совесть в ней заговорила. Совесть говорит, и любовь материнская свой голос подает. Жалко ей на этакой неумёхе сына женить.

Жалость в левое ухо нашёптывает вдове: «Не губи сына, не губи». А совесть в правое ухо свое твердит: «Без матери Кузнецова дочь росла, неряхой-непряхой выросла. Он твоего сына пожалел, как тебе его дочь не приголубить!»

— Вот что, кузнец, — говорит вдова. — С первым снегом Тиша на заработки повезёт дружков- товарищей, которым он не два, не три десятка золотых гвоздей вбил. Пусть тогда твоя Дуня ко мне приходит. Да скажи, чтобы она мне ни в чём не перечила.

Выпал первый снег. Повёз Тихон дружков-товарищей на заработки — гвозди золотить. Явилась Дунька ко вдове.

— Слыхала я, Дуняша, будто тебе охота моему сыну приглянуться.

— Уж так охота, тётенька, так охота! — заливается черномазая Дуня слезами и грязь по лицу размазывает. — Себя бы наизнанку вывернула, только бы он с глаз долой не прогонял.

— Ну, коли так, будем стараться. Я ведь, Дунюшка, как и твой отец, колдую, когда придётся.

Сказала так вдова и подала Дуне веретёшко:

— Неказистое оно, Дуня, а силу большую в себе прячет. Дед мой как-то бабу-ягу в лесу поймал, порешить хотел. А она от него этим веретёшечком откупилась. Сильное веретено.

— А в чем его сила, тётенька? — спрашивает Дуня и на веретёшечко косится.

Вдова на это и отвечает ей:

— Если этим веретёшечком спрясть нитку тонкую да долгую, то кого хочешь этой ниткой к себе привязать можно.

Тут Дуня повеселела — и хвать веретено:

— Давай, тётенька, я прясть буду.

— Что ты! Разве такими руками немытыми да с такими волосьями нечёсаными можно пряжу начинать? Беги домой, умойся, оденься, в баньке выпарь- ся, тогда и прясть будешь.

Сбегала Дуня домой, умылась, оделась, выпарилась — и красавицей пришла к вдове.

О том, что учёба - это такой же труд, что трудятся не только люди, но звери.

Дети в роще.

Они должны были проходить мимо прекрасной тенистой рощи. На дороге было жарко и пыльно, а в роще прохладно и весело.

— Знаешь ли что? — сказал брат сестре. — В школу мы ещё успеем. В школе теперь и душно и скучно, а в роще, должно быть, очень весело. Послушай, как кричат там птички! А белок-то, белок сколько прыгает по веткам! Не пойти ли нам туда, сестра?

Сестре понравилось предложение брата. Дети бросили азбуки в траву, взялись за руки и скрылись между зелёными кустами, под кудрявыми берёзками.

В роще, точно, было весело и шумно. Птички перепархивали беспрестанно, пели и кричали; белки прыгали по веткам; насекомые суетились в траве.

Прежде всего дети увидели золотого жучка.

— Поиграй-ка с нами, — сказали дети жуку.

— С удовольствием бы, — отвечал жук, — но у меня нет времени: я должен добыть себе обед.

— Поиграй с нами, — сказали дети жёлтой мохнатой пчеле.

— Некогда мне играть с вами, — отвечала пчёлка, — мне нужно собирать мёд.

— А ты поиграешь ли с нами? — спросили дети у муравья.

Но муравью некогда было их слушать: он тащил соломинку втрое больше себя и спешил строить своё хитрое жильё.

Дети обратились было к белке, предлагая ей также поиграть с ними; но белка махнула пушистым хвостом и отвечала, что она должна запастись орехами на зиму.

Голубь сказал:

— Строю гнездо для своих маленьких деток.

Серенький зайчик бежал к ручью умыть свою мордочку. Белому цветку земляники также некогда было заниматься детьми. Он пользовался прекрасной погодой и спешил приготовить к сроку свою сочную, вкусную ягоду.

Детям стало скучно, потому что все были заняты своим делом и никто не хотел играть с ними. Они подбежали к ручью. Журча по камням, пробегал ручей через рощу.

— Тебе уж, верно, нечего делать? — сказали ему дети. — Поиграй же с нами!

— Как! Мне нечего делать? — прожурчал сердито ручей. — Ах вы, ленивые дети! Посмотрите на меня: я работаю днём и ночью и не знаю ни минуты покоя. Разве не я пою людей и животных? Кто же, кроме меня, моет бельё, вертит мельничные колёса, носит лодки и тушит пожары? О, у меня столько работы, что голова идёт кругом! — прибавил ручей и принялся журчать по камням.

Детям стало ещё скучнее, и они подумали, что им лучше было бы пойти сначала в школу, а потом уж, идучи из школы, зайти в рощу. Но в это самое время мальчик приметил на зелёной ветке крошечную красивую малиновку. Она сидела, казалось, очень спокойно и от нечего делать насвистывала превесёлую песенку.

— Эй ты, весёлый запевала! — закричал малиновке мальчик. — Тебе-то уж, кажется, ровно нечего делать; поиграй же с нами.

— Как, — просвистала обиженная малиновка, — мне нечего делать? Да разве я целый день не ловила мошек, чтобы накормить моих малюток? Я так устала, что не могу поднять крыльев; да и теперь убаюкиваю песенкой моих милых деток. А вы что делали сегодня, маленькие ленивцы? В школу не пошли, ничего не выучили, бегаете по роще, да ещё мешаете другим дело делать. Идите-ка лучше, куда вас послали, и помните, что только тому приятно отдохнуть и поиграть, кто поработал и сделал всё, что обязан был сделать.

Детям стало стыдно: они пошли в школу и хотя пришли поздно, но учились прилежно.

Пашкин клад. Автор: Антон Параскевин

Было это давно, когда ещё на месте нашей деревни стоял вековой бор. Жил тогда на хуторе близ озера плотник Авдей. Великим мастером называли его в округе. Плотник он был первой руки. Вся его жизнь мерилась ремеслом. Сколько золотых сосновых брёвен отесал, выняньчил, подогнал топором да вложил в сруб. Если бы их измерить, так на много вёрст хватило бы. А великим называли его потому, что любовь свою вкладывал он в каждые тесовину, угол да в смолистый паз. Выходил дом светлый-светлый, и обходили его беды, напасти да лихие разоры.

На целую волость был Авдей всем плотникам плотник. Был он уже немолод — семьдесят минуло, однако и глаз и рука точность держали, как в молодые годы. Безделье да разговоры праздные мастер не любил, от них только одно зло исходит, а вот с топором разговаривать мог бесконечно, почитай всю жизнь рассказал ему до каждой минуты. Топор, он всё поймёт, стерпит, простит и красотой выкажет на удивление. Часто спрашивали сельчане Авдея: откуда у него такие мастерство да мудрость. И он всегда отвечал: «Господь мне помощник, от Него у меня всё: сила, разумение, терпение и красота. Любое дело без Бога — тщетный труд, надсада, и никому он пользы не принесёт». В церковь ходил мастер исправно, посты соблюдал, святые дни почитал и свой плотничий инструмент в храме ежегодно освящал.

Как-то раз вызывает его к себе волостной старшина и говорит: «Решили мы в соседнем селе храм построить, без святой-то церкви народ наш праздным становится, склонным ко всякому непотребству. Казна нам на это святое дело пятьсот рублей отпустила. Нужны хорошие мастера, чтобы храм воздвигнуть на славу. Уже многие плотники вызвались Божью постройку сотворить, да только без тебя тут не обойтись. Пойдёшь в артель за старшего?» Ну, Авдей и согласился. А волостной старшина советует: «Делянку в казённом лесу выбери да загодя начинай лес валить, а то осень не за горами, дороги быстро раскиснут».

Пошёл мастер искать делянку и вышел к самому озеру, а над ним сосны шумят корабельные, звонкие, кора на них с золотым оттенком, а невдалеке — ельник-красняк разлапистый, ствол в обхват. Залюбовался он строевым лесом, глянул, а возле озера ватага парней веселится. Поёт, гуляет да пляшет. А верховодит ими Пашка по кличке Звонок — известный в округе гуляка да балагур. Родители его умерли, оставив ему хутор с хозяйством, так он всё добро на корчму пустил. Куда ни пойди, всюду услышишь о его кутежах, потому и прозвали парня Звонком. Жалко стало Авдею его, такой молодец пропадает — высокий, статный, лицом красивый, а руки — как крюки, за что ни возьмётся, всё из них валится. Словно корень-выворот в лесу — кряжист, могуч, да никому не нужен. Гуляет Пашка в атласной рубахе, на балалайке наяривает, частушки поёт, а все дружки его пляшут. Задумался Авдей. Думал он думал, умом напрягся и решился на оказию: «А ведь хороший артельщик может получиться с парня, только дай мне Бог терпения».

Подошёл к ватаге, Пашку окликнул:

— Ну что, брат, гуляем?

— Гуляем, дед Авдей, — засмеялся Пашка и ещё звонче ударил по струнам. А дружки его хохочут, на мостовой сапогами дроби выбивают.

Авдей за балалайку хвать:

— Погоди, — говорит, — дело есть.

— Какое ещё дело в такой праздник? — смеётся Пашка.

Авдей его в сторону отвёл:

— Дело, — говорит — барышное. Ты, я вижу, до гульбы охотник, так к тебе лафа сама в руки лезет.

— Что за лафа? — осерьёзнел лицом Пашка.

А мастер ему:

— Тайна у меня есть великая. Мой отец, уходя на войну, на этой делянке золотой клад спрятал в сосновом дупле. С войны он не вернулся, а клад тот так и остался в живом тайнике. С тех пор много лет прошло, дупло заросло, а клад-то нетронутый. Если мы эту делянку свалим, то его обязательно найдём. Тогда бери себе половину. С такими деньгами можно гулять до старости.

— Ох и хитрый ты старик, — вздохнул Пашка. — А нет ли здесь подвоха? Всяк Федот по-своему гнёт. Ты жизнь прожил, по кладу не тужил, а теперь ко мне с тайной?

— Да забыл я эту сосну, Пашка, напрочь забыл, думал, что вон в той, но дупла там не нашёл, думал, что в этой, — и снова ошибся. Раньше-то мне клад не нужен был, когда я был молод да здоров, а теперь он мне в самый раз. Хранил я его на чёрный день. Не лазить же мне по всем соснам в мои-то годы. А ты, Пашка, если валить лес не хочешь, так я себе другого подсобника найду. Не хуже тебя. А ты иди, гуляй, сегодня у тебя пирог загостевал, а завтра будешь хлебать морковницу. Деньги не снег, да в худом кармане тают.

Пашка подумал и согласился.

— А когда начнём вырубку? — спрашивает.

— Да вот на днях и начнём, отклад не идёт на лад.

— А куда же повал пойдёт, дед Авдей, лес-то казённый?

— А из повала будем церковь рубить в Заозерье. — Авдей усмехнулся и показал рукою на высокий пригорок за плёсом.

А когда отхлынула хлебная страда, стал плотник собирать мастеров. Собрал человек двенадцать. Все мастера первостатейные, в своём деле умельцы. Авдей по лесу ходит, к каждой сосне присматривается и прислушивается, словно он не на делянке, а на смотринах невесты: каждое дерево оценивает да запоминает. Одна часть артельщиков лес валит, а другая — его на колёса укладывает да в Заозерье возит, одним словом, подсобники у него на славу.

Говорит мастер Пашке:

— Ты, парень, не торопись, брёвна вначале отесать надо, а затем я клад быстро найду, от меня в дереве ни одна гниловинка не скроется, а не то что дупло. Посему готовь, брат, безмен — золото делить.

А сам по стволам постукивает да полетные кольца на пнях считает.

Место для церкви выбрали высокое, красивое да светлое, над обережьем озёрным. А какой обзор вокруг, аж душа радуется. Вот и ручей рядом бежит к плёсу, и что ни шаг, то ложбинка с криничкой, звенят они, словно гусли вековые, мелодией животворящей, неповторимой. Авдей стал показывать Пашке, как брёвна отёсывать. Рукава подсучил, топор поднимает аккуратно, легко, весело, а удары кладутся расчётливо и плотно. Под топором кучерявится жёлтая стружка. «Вот так любовно и гони отёс, будто стрижёшь золотого ягнёнка, а чуть в сторону, так его и поранил, уразумел?» Пашка головой кивает, слушается, а сам всё про клад спрашивает, не уложитьбы в сруб то бревно с кладом. «Ты, — говорит дед Авдей, — каждый аршин выстукивай, да не ошибись, а то вся работа пойдёт насмарку, золото ведь на молитву не торопится».

Шло время. Храм вырастал на глазах большим, красивым, звонким срубом, глаз нельзя было отвести. Но клада всё не было. «Не торопись, — успокаивал молодца мастер, — всего-то уложили полсотни брёвен, никуда он от нас не денется». А Пашка уже стал привыкать к плотничьей работе да познавать её тайны дивные, не всем открытые. Вроде одинаковый лес, а у каждой сосны свой характер. У одной щепа мягкая, словно кудель, а у другой — совсем иная, и топор звучит по-иному. И он тесал любовно, бережно, как и учил Авдей, — будто остригал золотого ягнёнка. И уже про клад спрашивал реже, а всё больше про секреты плотничьи. Стал топор у молодца в руках лёгок да послушен, как весёлка-лопатка в руках хозяйки, которой она замешивает тесто.

Незаметно наступила осень. Занавесила она лето пологом упругих ветров, как завешивают в доме сукном печной кут в ожидании гостей. Холодные ветра стали толпиться под озёрным плёсом, замутнив его синевато-лиловый взор. Авдей несколько раз отлучался в город и привозил то топор из московской стали, то длинный плотничий буравец со стамесками. Неплохо продвигалась работа артельщиков, вот уж завершили они основание храма, средний ярус и взялись за верхние паруса. Пашку стали уважать даже первостатейные мастера как сметливого да старательного ученика. «Человеком парень становится, из него толк выйдет».

К Покрову храм был завершён. Он стоял на пригорке, сверкая серебряными куполами, и радовал сердце. И внутри был на загляденье. Сам дед Авдей удивлялся. Такая на душе отрада — не высказать. На что Пашка был разбитным, и то заметил: «Когда в него заходишь, в душе словно огонёк загорается». Стали артельщики распускать брёвна на мостовины да пол мостить. И снова поучает Авдей своего ученика. «Ты, — говорит, — пузо не рви, силою тут не возьмёшь. Вот муравей, к примеру, не по силе ношу тащит, да никто ему спасибо не говорит, а пчела по крупинке мёд носит, но и Богу и людям угождает». Когда храм намостили, установили алтарь и сделали резной иконостас с украсой по церковным правилам, отзывает он Пашку в сторонку и говорит: «Нашёл я то бревно с золотым кладом, да, дорогой мой, нашёл. И ты мне в этом помог. Только вот какое дело, брат, вышло... Когда я в город за инструментом ездил, вы его в стену уложили, в ту стену, которая на полдень. Оно по счёту шестое снизу, а дупло от угла ровно в четырёх аршинах находится» . И показывает юноше ту заветную деревину и то место с дуплянкой. «Сегодня, — говорит, — приезжает из города батюшка с церковным хором, будет освящать храм и служить первую Литургию, ты обязательно приходи».

Долго размышлял Пашка, как ему быть. С одной стороны, ясно — клад у него под рукою, приходи и бери, но только как жалко, разворотив стамескою смолистое бревно, испортить такую красоту! Да и работу всей артели пустить насмарку. И как потом дыру заделать? «Да как не заделывай, всё равно отметина останется — отметина моей корысти на много лет вперёд. И артельщики сразу заметят, Авдей им всё расскажет, и доверие ко мне пропадёт». Но всё же, что бы потом не стало, золото есть золото, оно все двери открывает, все сердца согревает. Взял Пашка широкую стамеску с молотком, завернул их в холстину и пошёл в храм на службу. «Когда Литургия закончится и все разойдутся, я скажу церковному старосте, что не всю работу закончил, а останусь один — клад из того бревна вырублю», — решил он.

В храме было много народу. Все нарядно одеты: женщины в платках-атласках да новых вязанках, мужчины в выходных кафтанах да яловых сапогах. Было тепло от множества горящих свечек и двух печей с выведенными в верхние окна дымоходами. Молодец стал в правой половине притвора, глазами отсчитал шестое бревно снизу, затем от угла четыре аршина отмерил и вдруг увидел, что на отсчитанном месте находится икона угодника Божьего Николая Чудотворца. Но утром же её не было. Это, верно, батюшка привёз из города и повесил как раз на этом месте. Пашка подосадовал и стал ждать. В сверкающем облачении вёл батюшка службу. Ему помогал дьякон в длинной серебристой одежде. «Миром Господу помолимся», — пел хор, да так красиво, одухотворённо и возвышенно, что Пашка заслушался и замер. Ему показалось, что неведомая сила поднимает его ввысь, к самым куполам, и так стало на душе легко и спокойно, что он на миг забыл о своём намерении.

Затем снова вспомнил про клад, поглядел на икону Николая Чудотворца, на которую упал из окна солнечный свет, и вдруг почувствовал строгий, любящий взгляд святого. И было в нём всё: душевная твёрдость и ласка, осуждение и прощение, и неведомое юноше до сих пор откровение. А хор в это время запел Херувимскую песнь. Пашка не выдержал, и слёзы покатились у него из глаз. Он никогда так не плакал, даже в далёком детстве, так откровенно и чисто.

Лишь только один раз, когда увидел во сне свою покойную мать, ощутил нечто подобное. То были слёзы покаяния, радости света и жизни. Вначале молодец как бы устыдился их, но потом, заметив, что на него мало кто обращает внимание, всхлипывая, подошёл к широкому подсвечнику, наклонился к жестянке для свечных огарков и опустил в неё свой свёрток — молоток со стамескою.

А когда служба закончилась и все сельчане приложились ко святому кресту и стали расходиться, церковный староста громко спросил: «Кто забыл свой инструмент?» Ничего не ответил Пашка. Он шёл домой и думал, что сегодня нашёл свой клад, который был в тысячу раз дороже золотого. Он был нерукотворный и неиссякаемый. А золото пускай себе лежит. Оно ведь в надёжном месте. Может, в лихую годину церкви и пригодится.

Можно вспомнить огромное количество классиков с изречениями о труде. Не отстают по количеству и русские пословицы. Смысл всех высказываний сводится к тому, что именно трудом человек совершенствуется сам и делает лучше мир вокруг себя. По утверждению В.А. Сухомлинского именно труд явился силой, благодаря которой человек смог эволюционировать из обезьяны. И правда, трудится на земле только человек, звери работой не озабочены. Значит, именно, труд отличает человека от животного.

Благодаря труду люди достигли того уровня цивилизации, который есть сейчас. Наиболее трудолюбивой нацией считаются японцы. И если обратить внимание на их уровень жизни и развития, связь между их работоспособностью и тем благополучием, которого достигла их страна становится очевидной.

При слове труд мы, в первую очередь, думаем именно о труде физическом. Это он стал первопричиной развития, а потом и улучшения условий жизни. С течением времени менялось направление деятельности: сбор ягод, охота, земледелие, труд на городских предприятиях, - но неизменным оставалось одно. Тот, кто работал много и добросовестно, имел больше материальных благ. Тот, кто лентяйничал, не добивался ничего.

Труд бывает не только физический, но и интеллектуальный. Человек может многого добиться, работая головой. Ученые, писатели, экономисты за свой рабочий день тратят энергии столько же, сколько и рабочий на заводе. и приносят не меньше пользы своим согражданам. Интеллектуальный труд почетен и необходим. Это он двигает усовершенствование технологий и общее развитие человека. Если у нас не будет хороших книг, мы не сможем развиваться внутренне духовно и нравственно, не сможем научиться чему-то новому, нам неоткуда будет получить стимул к самосовершенствованию.

Но наиболее гармонично развитыми личностями можно считать тех людей, которые совмещают деятельность физическую и умственную. Такие люди, по их собственному утверждению, счастливы, потому что могут самореализоваться в полном объеме. А периодическая смена деятельности считают наилучшим отдыхом.

Труд - это не только необходимость, чтобы иметь средства к жизни. Это еще и насущная потребность для многих людей. Иначе, почему в наш век, когда любые продукты можно купить, люди продолжают засевать и возделывать огороды на дачах? Для чего людям увлечения, связанные с рукоделием - вязание, вышивание, шитье. Многие, невзирая на возможность нанять работников, предпочитают сами строить себе дома, ремонтировать квартиры, перебирать моторы своих авто. Труд, ручной или интеллектуальный - это основа жизни человека, без которой мы деградируем.

4, 7, 9 класс, 15.3 ОГЭ, ЕГЭ

Несколько интересных сочинений

• Характеристика и образ Ноздрева в поэме Мертвые души Гоголя

  Ноздрев – второстепенный герой в произведении Николая Васильевича Гоголя Мёртвые души, а также третий помещик, у которого побывал Чичиков и купил мертвые души

• Анализ произведения Князь Серебряный Толстого (романа)
• Анализ произведения Андреева Иуда Искариот 11 класс

  Предательство, на протяжении долгих времён, было и остаётся актуальной тематикой для художественных произведений. Особенно остро стоит данный вопрос в непростые дни отсутствия взаимопонимания между людьми

• Лиза Калитина в романе Дворянское гнездо Тургенева сочинение

  Одним из основных персонажей произведения является Елизавета Михайловна Калитина, представленная писателем в образе старшей дочери помещицы Марьи Дмитриевны Калитиной.

Соня Гурвич – персонаж повести Б. Васильева «А зори здесь тихие», одна из тех пяти зенитчиц, которых старшина Васков отобрал в свой отряд для ликвидации немцев, тайно пробиравшихся в тылу наших войск с целью совершения диверсии на железной дороге.

Эти рассказы воспитывают и развивают любовь к труду, рассказывают о необходимости трудиться, что только труд приведёт к успеху в жизни.

Собирай по ягодке - наберёшь кузовок.

С малышами говорила весело, каждого утешит и рассмешит. Со стариками беседовала рассудительно. Приветливая улыбка всегда была на её лице. Старики говорили: «Хоть какая беда, а эта старуха ладно задумает, тихонько скажет». Один старичок как-то сказал Ване:

— Твоя бабка из песен сделана, из пословиц сложена.

— Моя бабушка и рисовать умеет, — сказал Ваня.

— Это особое дело. У твоей бабки есть звание «мастер малярного дела». Она и штукатурное и малярное дело умеет, и краску всякую знает, и древесную породу понимает. В клубе художники с ней советовались, какую краску на чём разводить, чтобы прочно было и красиво.

Вот как-то раз Ваня допытывался:

— Бабушка, о чём ты разговаривала с Митей-паркетчиком? Ты ещё сказала: «Глаза страшатся, руки делают». О чём тебе рассказывал Митя?

— Митя рассказывал о своей работе. Очень любопытно.

Митя — художник. Но работает не краской, не кистями. Он украшает деревянным узором шкатулки, столы, шкафы.

Под рукой у Мити тоненькие дощечки из дерева разных пород. Тут красное дерево, чёрный дуб, коричное дерево. У каждого дерева свой цвет.

Распилены эти дощечки на квадратики, шашечки, кружочки. И Митя выклеивает этими шашечками узор на шкатулке или на шкафчике. Эти деревянные листочки присаживает один к другому на клею.

Иногда узор простой: полоски идут сверху вниз, но у Мити выходило так нарядно, что любо-дорого посмотреть. Дорожка чёрная, коричневая, потом дорожка чёрная, потом красная, белая. Эти дорожки повторяются в том же порядке. Благодаря прозрачности цветного дерева любая вещь кажется богато украшенной.

Недавно мастер поручил Мите выклеить столешницу — верхнюю доску стола — и сказал:

— Это заказ от академии. Сроку дано две недели.

Митя с жаром принялся за дело. Обдумал рисунок и в один день закончил верхний угол и сам пришёл в восторг от своей работы.

Целую неделю Митя радовался, что ему доверена такая важная работа. Утром проснётся рано и до полудня валяется в постели. В воображении своём видит работу законченной, любуется ею, всплёскивает руками от радости: одеваясь, танцует и поёт. На минуту присядет к столу, подберёт нужные до

щечки, но радость подмывает его. Бежит на улицу, встречает приятелей:

— Подумайте, ребята, моим художеством будут любоваться профессора и академики.

Вечером побежит в кино.

За неделю работа не подвинулась ни на полмизинца. В субботу вечером Митя вдруг устал веселиться. Снял газету, которою была прикрыта доска, и смутился и испугался. Прекрасно сделанный узор одиноко красовался, как цветок на фоне голой земли.

Митя всплеснул ладонями:

— Что я наделал! Сроку осталась одна неделя. Я не успею ничего...

Часом позже мастер, проходя двором, увидел, что на крылечке сидит Митя.

— Митя, ты плачешь?

— Мастер, я обманул ваше доверие.

— Иди, покажи мне твою работу.

Зашли в Митину комнату. Взглянув на столешницу, мастер сказал:

— То, что ты сделал, сделано отменно и прекрасно.

— Мастер, милый, какие же участки надо отхватывать мне каждый день, чтобы поспеть к сроку? Работа будет тяп-ляп, а я привык изящно и тщательно.

— Слушай меня, Митя. Я твой начальник и даю тебе норму работы: каждый день выклеивай и отделывай на доске столько, сколько покроет твоя ладонь. Ни меньше, ни больше. И дело будет подвигаться, и отделку будешь производить не спеша, в твоём вкусе.

Митя прилежно, как ученик, начал выполнять урок, данный мастером.

Он сначала не верил, что при такой малой норме успеет кончить работу в срок. Пригоняет пластинки одну к другой тщательно — комар носа не подточит. Но окинет глазами, сколько ещё пустого места остаётся, и испугается. Однако глаза страшатся, а руки делают.

А руки у Мити были золотые.

Тихо подвигалась ладонь по доске, и вслед за движением Митиной руки доска превращалась в цветущий сад.

За сутки раньше срока Митя закончил работу. Пригладил утюгом и отполировал волчьим зубом.

Мастер долго любовался работой, потом молча обнял Митю...

Бабушка закончила свой рассказ словами: «Собирай по ягодке — наберёшь кузовок».

Красный день. Автор: Валентин Распутин

Вспоминаю себя, мне тринадцать лет. Мы живём в леспромхозовском посёлке, я только что вернулся на летние каникулы из школы, которая находится в райцентре, в пятидесяти километрах от дома. Живём без отца, нас у матери трое, я самый старший. С вечера мать начинает тяжело вздыхать: завтра и послезавтра, в пятницу и субботу, общественная баня, мать — банщица. Ей надо натаскать с речки подле Ангары по крутому красному яру сотни вёдер воды, чтобы заполнить два огромных чана. Руки у матери вытянуты, болят, болит и спина, а на коромысле воду по крутизне не поднять, коромысло не годится.

Я уже решил, слушая мать, что утром помогу ей, хоть она и не просит, считая, что после школы надо дать мальчишке отдохнуть. Но что такое «помогу»? Это значит, что я с вёдрами и она с вёдрами, на узкой каменистой тропке не разойтись, и мать то и дело будет заставлять меня отдыхать. Уставая сама, она считает, что я, мальчишка, устаю ещё больше, что детские мои силёнки надрывать нельзя.

Поэтому я решаю поступить по-другому. Светает летом рано, по первому же свету можно подняться и до того, как уберётся по дому мать, перетаскать хоть пол-Ангары. Но для этого надо подняться так, чтобы не разбудить мать. И я выдумываю, что мне в избе душно, я буду спать в сенях.

Утром вскакиваю часа в четыре. Ещё сумерки, прохладные, знобкие, но с чистым небом, обещающим красный день. Бегу, согреваясь, к бане, отмыкаю её и заглядываю в чан — в тот, который на топке. Дна не видать, это бездна, туда провалится с потрохами всё, что угодно. Но делать нечего, я берусь за вёдра и скатываюсь к речке. Она шумит, прыгает по камням, над Ангарой рядом стоит парок. Плещу себе из речки в лицо, на мгновение замираю. Всё, теперь вперёд.

Часов у меня нет, я знаю только, что надо торопиться. Подъём занимает минуту-полторы, но взбегать приходится с задержанным дыханием. Чуть расслабишься, чтобы перевести дух, — сдвинуться потом трудно. И я ещё от воды разбегаюсь с поднятыми на руках вёдрами, чтобы не задевать о камни, и всё равно задеваю, всё равно плещу на себя. Остатки приношу в чан, и они булькают где-то так глубоко, что едва слышны. Потом снова вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз, десятки и десятки раз. Запарившись, припадаю к речке, жадно пью; от пота и наплесков я мокр с головы до ног, но обсыхать некогда.

И я успеваю. Но, возвращаясь домой, я знаю, что такое усталость. Меня качает. В избе у нас ещё тихо, я осторожно приоткрываю дверь в сенцы, отметив, что мать не выходила, сбрасываю мокрую одежду

в угол и залезаю под одеяло. Всё равно матери разогревать топку, всё равно ей идти. Вот удивится-то! Так и подогнутся под нею ноги! Я моментально засыпаю.

Просыпаюсь от плача. Дверь из избы в сенцы приоткрыта, и я слышу, как топчутся вокруг матери сестрёнка с братишкой, как она сквозь слёзы что- то отвечает им. И плачет, и плачет. И чувствую, как у самого у меня проступают слёзы, как сладким страданием забивает горло. Так хорошо!..

Мы жили в непролазной нужде, видели, каково приходится нашим матерям накормить-обшить нас, и взять на себя доступную нам, ребятишкам, долю их трудов было для нас так же естественно, как съесть кусок хлеба. Подталкивать к помощи нас не приходилось. У матери радостей было в те суровые послевоенные годы ещё меньше, чем у нас, всякая радость от нас и шла, и мы своим услужением старались её доставить. Мы рано становились взрослыми, и, с точки зрения иных теоретиков воспитания, детства у нас не было.

В самом деле: где ему быть? С семи годочков верхом на лошади возишь копны в сенокосную страду, с десяти кормишь ушицей всю семью, с двенадцати боронишь колхозные поля, с четырнадцати пашешь, как взрослый мужик... Костры жгли в лесу да у Ангары больше за делом; за ягодой, за грибами шли с вёдрами, чтобы принести домой, на острова плавали, чтобы нарвать дикий лук и чеснок... С малых лет в работе, в пособи, как говорилось о ребятишках, нопочему же тогда с такой радостью, с такой полнотой и теплотой, с таким чувством необъятности выпавшего нам счастья вспоминаются те годы?

Детство есть детство, это верно. Оно, открывая мир, удивляется и радуется любой малости. Но и при этом никогда не соглашусь я, что мы были чем-то обделены (кроме, быть может, книг, которые узнавали позже). Напротив, считаю, что повезло нам с выпавшими на детство трудными годами, ибо тогда не было времени на воспитание, а шли мы вместе со взрослыми ото дня ко дню, и шли, естественно, научаясь любви, состраданию, трудам и правилам, которые вкладываются в нравственность...

Все холоднее и холоднее. Все больше и больше замирала природа. И поэтому часто с большим трудом (это было связано с погодными условиями) приходилось растапливать печку. Однажды Николай нашел вялого ежа, приготовляющегося... рассказа , - сказал Владимир. - Да, - подтвердил Анатолий. - Прямо не верится, что наш отец в прошлом был таким неуклюжим и неаккуратным. Ты знаешь, я в будущем тоже хочу стать таким же большим человеком, каким является наш отец. Конечно, я постараюсь не повторять его детских ...

https://www..html

Причудливые сказки «удивительного немца» – Щелкунчик и Повелитель блох (1822) – стали эталонами детской классики, ошеломив детское воображение причудливыми сюжетными ходами и обворожительной мистикой. Важную роль в становлении американской (а затем... отважного моряка. В сочинении Свеча от Гроба Господня, состоящем из притчевых новелл об Иисусе Христе, Сельма Лагерлёф рассказала о детских летах Иисуса в новеллах Вифлеемский младенец, Бегство в Египет, В Назарете и В Храме. Мир реально существующих...

https://www..html

Одним импульсом. Одним – всё сметающим на своём пути, но часто оставляющим после себя развалины – броском к цели. Слияние блестящей техники и личного труда ... Разрушительная мощь, созданная в веках. Трудом , осознанием гениев-одиночек и менталитетом восточных народов. Знание силы, движения и энергии! И только у некоторых легендарных мастеров – самых одарённых в этой области...

https://www.-pro-karate-korotkie.html

Он получил в заготконторе наличку, - для закупки свиней у населения. Утром как договорились, полседьмого заехал за Петром на газоне, на котором тогда трудился , и поехали в контору. Он получил деньги и мне говорит: - «Давай завези меня домой, я позавтракаю, а то я не успел... поплавок ни разу не дёрнулся». Он мне говорит; - «А кто тебе сказал, что тут сейчас, что-то ловится на удочку». Рассказал ему, что был в пятницу у Петра в гостя, а у него полная корыта живых гибридов была, он сказал, что здесь...